Само название Венеция
В нас будит сладкие мечты.
Здесь оставляю свое сердце я
В глубинах уличной воды.

В браслете каменном закованный,
Сей град величественно строг,
И борт гондолы пришвартованной
Блестит как лаковый сапог.

Плечом к плечу фасады древние
Стоят, как будто корабли…
За поколением поколение
Их окна лицезреть могли.

Стекла муранского коллекции
Блестят небесной синевой,
И Дягилева смерть в Венеции
Отныне навсегда со мной.

©Copyright:Светлана Копылова, 12.08.2019

Лето катится к закату,
Красным яблоком маня.
Август по аллеям сада
Как жених ведёт меня.

Я нисколько не перечу,
Угождаю, не ропщу,
с ним встречаю каждый вечер,
Но уже чуть-чуть грущу.

Скоро, скоро расставанье,
Сбросит алый свой кафтан
И забудет о свиданиях
Ветреный мой хулиган.

Осенним летом хочется тепла,
Но август сдал позиции без боя
И холодно звонить в колокола,
На колокольне под ветрами стоя..

Осенним летом хочется сбежать
В прелетнюю Италию погреться,
Где до костей пропитывает жар
И даже добирается до сердца.

Осенним летом хочется любить —
Ведь сердце замерзает не от стужи,
И солнечные лучики дарить
Любимым людям — тем, кому ты нужен.

Год без тебя, а как будто вчера
Сын оглушил меня новостью страшной:
«Нет больше бати»…
Не верится даже…
Сердце сочится от множества ран…

Всё в этом доме — всё дышит тобой,
Каждая мелочь хранит твою память…
Где ты сейчас? За невидимой гранью
Видишь ли нас? Ощущаешь ли боль?

Руки мои, словно плети висят…
Им не обнять уж тебя, не прижаться…
Нет, я живу! Я стараюсь держаться…
Маску счастливой с улыбкой нося.

Смотришь с портрета, и сердце болит…
Вышел как будто ты лишь на минуту…
Лодка рыбацкая свернута, сдута,
И соковарка пылится стоит.

Я принимаю от жизни урок,
В небо тебе посылаю «спасибо»!
А в морозилке — твоя ещё рыба,
В погребе — твой ещё яблочный сок…

© Copyright: Светлана Копылова

Зимы хрустящий белоцвет
Снежинок, скомканных во льдины,
Её холодные седины
И поздний сумрачный рассвет —

Всё нынче по сердцу. Ведь я,
Весну любившая и лето,
Теперь считаю все рассветы
В горсти земного бытия.

Я жду весну, не торопясь,
Я отдаю зиме почтение.
И даже к ней из уважения
Лыжню проверить собралась.

Я научилась чистить снег
И помогаю птицам выжить…
И да! Иду-таки на лыжах
С моей зимой наедине.

Её не вычеркну никак,
Теперь я принимаю оптом
И день за днём, и год за годом —
Всё, что Всевышнего рука

Даёт мне в промежуток жизни
От вдоха первого до тризны.

Я гоню твой навязчивый образ, 
Что когда-то взлелеян был мной… 
Между нами давно уже пропасть: 
Я другого люблю, ты — с другой. 
Ты отплакан, отвергнут, низвергнут, 
И душа обрела вновь покой, 
В час, когда я сумела поверить, 
Что разделалась ловко с тобой. 
Но судьба через годы и страны, 
Как котят, нас толкнула в обрыв 
Незатейливой тихой и странной 
Новой песни на старый мотив. 
И, беспомощно тычась друг в друга 
Взглядом, полным безмерной тоски, 
Мы сплетали податливо руки 
И без близости были близки… 
И предательски каждая клетка 
Узнавала твой сладкий хомут… 
Может, время кого-то и лечит, 
Но твои метастазы живут!.. 
Я гоню твой навязчивый образ, 
Чтобы вылечить новую боль 
От того, что, как прежде, мы порознь, 
И уж вместе не будем с тобой.

Прощай, прощай! Конец или начало —
Мираж судьбы, не сбывшейся как сон…
Ах, сколько я денёчков нанизала
На ручеек, скользящий в тихий Дон!
Проходит все. Лишь память синеоко
Еще глядит в расплывчатую даль.
Но нет, я не скажу, что жизнь жестока:
Она сняла с наивных глаз вуаль.
Один Господь лишь ведает, легко ли
Не мчаться в храм под колокольный звон
И не рыдать над варварской рукою,
Что поднялась на мой столетний клен…
Где облака раскидистой сирени,
В которых утопал веселый май?..
Все вырублено. И теперь мишенью
Для злой расправы стала я сама.
Я прикажу себе о том не помнить,
Что люди и завистливы, и злы.
Приходит пусть доверчивый паломник
Под эти своды… Как они милы!
Как дорого все то, что оставляю,
Больное сердце на кусочки рву…
Я здесь — куда ни глянешь — пребываю,
Я здесь! Я в каждом гвоздике живу!

Моя вторая половина!
Благодарю тебя за сына,
За время, что с тобою я,
А это — целых четверть века
Твоей заботы беззаветной
И отречения себя.
За теплый дом и за очаг,
Где нам уютно и спокойно,
За то, что на своих плечах
Семейный крест несешь достойно,
За то, что не узнала я
Предательства Иуды цену,
Не испытала чрез тебя
Всеразрушительной измены.
За то, как ты умеешь ждать,
Как беспокоишься порою…
Сегодня цифра «двадцать пять»
Нас ближе делает с тобою.
И пусть вихорится ноябрь,
Меж нами надувая стужу,
Любовь твоя, любовь моя
Нам отогреют наши души.
С годами стали мы мудрей,
Хоть и дуэлимся порою,
Но нам за этой чепухою
Все меньше остается дней…
Благодарю тебя безмерно
За преданность твою и верность,
Мой муж родной, неповторимый,
С тобой я счастлива, любимый!

Сынок, родной, тебе 16 лет!
Какой прекрасный юношеский возраст!
Нет ни потерь особенных, ни бед,
И кажется, что всё легко и просто!

Друзей имеешь преданных, они
Всегда с тобой – поддержка и опора…
Так пролетают незаметно дни,
И ты совсем уж взрослым станешь скоро.

Пускай же то хорошее, что есть,
В твоей душе навеки укрепится,
И станет пусть весомым слово «честь»,
И к Родине любовь пусть возгорится.

Пусть ты поймёшь, зачем мы все живём –
Не ради удовольствий и утехи,
Ведь, ох, как трудно будет нам потом,
Когда с душой расстанемся навеки!

Давай же здесь беречь её, сынок! –
Хранить от дел и помыслов порочных!
И будет пусть с тобой Предвечный Бог
Всегда: на всех путях, на всех дорогах!

Он даже сначала не понял, насколько
Потеря была безвозвратной,
Но с каждой минутой огромное горе
Росло и росло по накатной.
И что-то влекло его в старую церковь,
Скорбящую душу тревожа.
И робко поднявшись, застыл на крыльце он,
Совсем на себя не похожий.

Услышал студент, как тихонечко пели
О плачущих и о блаженных…
Он жил без бабули вторую неделю,
Не видя ни в чем утешенья.
«Блаженны, — услышал он, — чистые сердцем»
О ком же так трепетно пели?..
Запомнил он храм этот бабушкин с детства
И вдруг прошептал: «Не о ней ли?»

И что-то коснулось, незримо врастая,
В его не окрепшую душу.
И юноша понял, что смерть никакая
Духовную связь не разрушит.
Он чувствовал здесь, что она как и прежде,
Живая, и видит, и слышит…
И вместо отчаянья в сердце надежда
Затеплилась вдруг у мальчишки.

К священнику с Чашею все подходили
И Чаша сияла, волнуя.
— А ты исповедался? — тихо спросил он, —
Тебя причастить не могу я.
Студент отошел, и нахлынули слезы
В тоске о потерянном рае.
Теперь ему Бог будет нужен как воздух,
И жизнь его будет другая.

Сюжет взят из автобиографической книги прот. Артемия Владимирова «С высоты птичьего полета».

Я настрою струны души
В унисон гитаре моей:
Нота «ми» пусть поет в тиши,
Пробуждая сердца людей.

А вторую на ноту «си»
Натяну я колком любви,
И вложу в нее столько сил,
Чтобы петь, как пророк Давид.

Третью я настрою на «соль»,
Состраданьем ее я сдобрю.
Растворилась чтоб в людях боль,
И забылись беды и скорби.

А четвертая — «ре» — пускай
Приумножит в людях добро,
Льется пусть оно через край,
Словно миро, из рода в род…

Ну, а пятая нота «ля»
Чью-то совесть встревожит пусть,
И впитает в себя земля
Покаянья соленый вкус.

Нота «ми» завершит аккорд:
Будут струны звучать в ладу…
И тогда, быть может, легко
Я на небо — в землю уйду.

И останутся сотни слов,
Что я пела душой своей,
И с гитарою в унисон
Согревала сердца людей…

И останется от меня
Лишь любовь, что в песнях живет,
В этих песнях останусь я,
Их подхватит русский народ.

В Антиохии жил колдун один —
Искусный жрец был, сильный и опасный.
Сам сатана ему был господин…
Немало душ он погубил несчастных…

Как птица, он по воздуху летал,
И по воде ходил бесовской силой
Пред ним народ-язычник трепетал,
И слава Киприана разносилась.

Там дева нежной лилией цвела
И Господа любила всей душою,
Творя Богоугодные дела
Она молилась с радостью большою.

Один язычник деву увидал
И, распалившись дико страстью блудной,
Он Иустину лестью искушал,
К греху ее склоняя безрассудно…

Но чистой она агницей была
И Жениху – Христу принадлежала…
Стояла в вере твердо, как скала,
Молитвой козни бесов отражала…

И к Киприану юноша бежал…
Пообещав жрецу златые горы,
Помочь в своей он страсти умолял –
Сломать к девице крепкие запоры…

Колдун ужасных бесов призывал,
Что разжигали плоть ее жестоко,
К любодеянью помыслы внушал,
Пытаясь отвратить ее от Бога.

Но, ощутив, что кровь ее кипит,
В земных поклонах до изнеможенья,
Молитвой и постом был враг побит,
И дева устояла в искушеньи.

Так Иустина с помощью креста
Не поддалась бесовскому обману.
Ее духовной жизни высота
Перевернула душу Киприана.

С тех пор он Богу пламенно служил
И получил заветное прощенье…
А после с Иустиной схвачен был
И за Христа он претерпел мученья.

Наталия Кузьменко, Светлана Копылова

Саши нету, нету Саши…
Так мне странно, так мне страшно…
Свежий холмик и портретик,
Есть вопросы, нет ответов.

Жил как-будто незаметно,
Дело делал неприметно,
Лишь когда его не стало,
Как без воздуха мы стали.

Как беспомощные дети
Папа с мамой дни все эти…
Обесточил нас уходом,
Завершил продленье рода.

Бросил жизнь свою на карту
В страшный день последний марта.
Так нелепо, глупо, дико
Смерть коварная настигла.

Тишина вздыхает гулко,
Чудится его фигурка.
Утонченность и нездешность,
И за все вины кромешность.

Бросил нас на полдороги…
Церковь, свечки, тесный гробик…
Полным чином отпеванье
И на Бога упованье.

Саша, Саша… Брат мой милый!
Панихида на могиле…
Хоть и тяжко расставанье,
Есть на встречу упованье!

Есть на Господа надежда,
На души спасенье грешной.
Есть в молитве утешенье…
Брат, прощай до Воскресенья!

4 апреля 2014 год

У отрока Бехтеева Сергея,
Что с детства без конца заболевал,
Ещё вдобавок воспалилась шея,
Что даже не держалась голова.
Так с горки ледяной пошли несчастья:
В Москве ему придумали корсет,
Но и хирурги стали опасаться,
Что исцелить его — надежды нет.

Тогда отец к профессору Быстрову
Решил свезти сынишку в Петербург,
И начались его мытарства снова,
Покуда случай не решил судьбу.
В одной квартире люди собирались,
Молчание торжественно храня.
Бехтеевы заметно волновались:
Все ждали гостя на закате дня.

Вдруг голоса послышались в прихожей,
Открылась дверь дубовая, и вот
Вошёл священник, и в тот миг Серёжа
Был удивлён, как светел лик его.
Всё замерло как будто и застыло.
То был Кронштадтский пастырь – Иоанн,
И сердце чуда трепетно просило,
Ведь им такой молитвенник был дан!

Казалось, в самом деле, будто с Богом
Воочию священник говорил,
И с верой недоступной и глубокой
Он дерзновенно помощи просил.
Окончился молебен, и Сергея
Благословенье взять отец подвёл.
Он рассказал историю про шею,
Светил науки страшный приговор.

И Батюшка с отеческою лаской,
Коснувшись шеи, приобнял его:
— Голубчик, всё пройдёт! – как будто в сказке
Слова вдруг прозвучали для него.
И словно электрического тока
Волна коснулась шейных позвонков…
Как только его Батюшка потрогал –
Ребёнок понял, что совсем здоров.

С какою благодарностию руку
Ему тогда Серёжа целовал!
Он знал, что позади теперь все муки
И радостные слёзы утирал.
Поэт Бехтеев, офицер на службе,
Как часто он тот вечер вспоминал…
— Голубчик, а корсет тебе не нужен! –
Ему когда-то Батюшка сказал…

     Жил-был царь. Был он добрым. Порой, даже слишком добрым, и его подданные этим часто пользовались. Была у царя пекарня — небольшая, но народ был сыт и доволен. В пекарне работал пекарь, который любил своё дело и выпекал разные крендельки с маком, пирожки с черёмуховой начинкой, шанежки… И, хоть пекарь трудился там недавно, народ очень любил его изделия. Но приближённые царя не жаловали пекаря. Придирались к нему, говорили, что начинка не такая, и вообще, им больше по душе торты и пирожные. Но пекарь утешался тем, что всем не угодишь, на вкус и цвет товарищей нет, но главное — что простому народу нравилось то, что он стряпал. Его стали приглашать даже в другие города, и всем так нравились его шанежки и крендельки, что порой их просто не хватало, и они просили привезти им ещё. А однажды на конкурсе пекарей он занял первое место среди пекарей соседних государств по части пирожков и кренделей. Но всё равно он никак не мог угодить царскому министру, который больше любил пирожные.
     Собрался как-то царь устроить пир и решил пригласить лучших пекарей со всего света. Не для соревнования, а чтобы угостить свой народ в честь годовщины его царствования. Были приглашены самые лучшие специалисты по выпечке тортов и пирожных. Были там и пирожковых дел мастера, но министр решил, что придворному пекарю там делать нечего. Когда пекарь узнал об этом, огорчился. Ведь он всю душу вкладывал в своё любимое дело, которое творил во славу Бога, Царя и Отечества. К тому же, у него был фирменный пирог, «государственный» назывался, на котором всё царёво государство отражалось как на ладони. Вот бы как раз на годовщину государства, как по заказу! Только не по заказу он сотворил такой пирог, а ещё раньше, по зову сердца. Но министр решил костьми лечь и не допустить самозванца-пекаришку до праздника. Прознал про то народ, обступил пекаря и говорит: «Да как же мы на празднике без твоих пирогов-то обойдёмся?» Пришёл тут пекарь к царю, пал ему в ноги и взмолился:
— Не вели казнить, вели миловать! Служу я тебе верой и правдой, душу готов положить за тебя и за народ твой. Али плохо я вас кормлю? Али невкусно? Неужели ты даже «государственный» пирог не захочешь видеть на праздничном столе в такой день? Али много он там места займёт? Мне ведь тоже хочется поздравить тебя! А больше у меня ничего нет. Одни лишь кренделя да грехи…
— Захочу, захочу, — ответил царь, — кто тут царь? Я или министр? Министр тут никто. Будет пирог!
     Обрадовался пекарь. Но не долго длилась его радость. Прознал про то министр. Как напустился он на пекаря:
— Тебя тут на празднике никто не ждал с твоим пирогом! Здесь будут одни торты заморские, заграничные, да пирожные!
Но пекарь верил своему царю и хотел народ свой порадовать. Решил он не сдаваться и не слушать министра. Но тот таки сумел переубедить царя.
     Никто не знает, какие аргументы выдвинул министр против пирогов пекаря, но только вдруг царь издал указ, в котором он пообещал награду тому, кто испечёт лучший «государственный» пирог! Не ожидал этого пекарь. Опечалился. Знал он, что нелёгкая это работа, долго он ей обучался у учителей умных да талантливых. Кто ж может вот так с бухты-барахты пирог-то испечь? Сам уж он не стал участвовать в этом ихнем конкурсе. Да ведь есть уже пирог такой, и называется как раз «государственный», и любят его, и заказывают! Кроме тех, конечно, кто на пирожных вырос. «От добра добра не ищут, — думал пекарь, — может, царь одумается?».
     Но царёв указ не был выполнен: царство было маленькое у царя, пекарей – раз, два – и обчёлся – ни у кого пирога «государственного» не получилось. Решил тогда царь сам положение исправить. Позвал он помощников, стал тесто месить. А помощники — начинку делать. Глядел, глядел на это пекарь, сердце у него прямо разрывалось: «Да кто ж так тесто-то месит, царь ты мой, батюшка?! Да сахарку-то побольше надо, да чтоб в тёплом местечке выстоялось!» А помощники-то поперёк царя — ни слова. Ни-ни. Всё, дескать, в лучшем виде, лучше не бывает. А что пекарь советует – нечего и слушать, мы тут сами с усами. Нам такие советчики не нужны! Ну и дела! Мучились они, мучились с начинкой, помощники-то. Решили подглядеть у пекаря, как он эту самую начинку делает. Подглядели. Ну вот, сделали начинку, с тестом смешали, да вот беда — плохо склеили, начинка растекаться стала. Но коль уж сам царь взялся за дело, что тут поделаешь! Хорошо ещё, что мука была высшего царского сорта!
     А у пекаря аж слёзы горькие льются — таким ненужным себя почувствовал! Пошёл опять к царю, а тот и говорит ему, мол, ты и так везде ездишь да шанежками своими всех кормишь. Отдохни, а то загордишься ещё! Видать, царю самому понравилось стряпать. Захотелось ему, чтоб и его пирог на празднике был. Ничего, что начинка вытекает. Уж на царский пирог министр не посмеет даже и пикнуть.
     Наступил день праздника. Много гостей пригласил царь. Чего только не было на столе! Каких только тортов да пирожных! Царский пирог ради приличия по кусочку все попробовали. Хвалили. А как же иначе? Но порой до слуха царя доносилось: « А где же пирожки нашего пекаря? Где наши любимые пирожки с черёмухой?» Но царь делал вид, что не слышит этих возгласов, он радостно ходил вдоль столов, угощая гостей пирожными.
     Только пекарь грустно смотрел на этот праздник. Ему даже воздушного торта не хотелось.
Больше всех радовался министр. Он с торжествующим видом посматривал в сторону пекаря, почёсывая бакенбарды: ну что, дескать, видишь, насколько эти заморские пирожные слаще да красивее, чем твои кренделя! Тебе никогда не дорасти до такого искусства в области кулинарии!
     А пекарь учился смирению и верил, что Господь видит его сердце, в котором была жгучая боль от несправедливости и… чувства, что его предали. Он незаметно ушёл – не мог больше находиться на этом пиру. Его отсутствия никто не заметил. Кроме министра, который кивнул победоносно в сторону уходившей ссутулившейся фигуры пекаря.
     Шёл пекарь и думал, как же теперь ему быть, что делать? Конечно, из пекарни его никто не выгонял, да ему и самому не хотелось уходить оттуда. Он успел полюбить зело свою тёплую уютную пекарню. Потихоньку он стал продолжать своё дело, стараясь не попадаться на глаза министру. Царь чувствовал себя немного виноватым. Поэтому он заходил иногда к пекарю, ел его пирожки с черёмухой и даже хвалил, если поблизости не было министра или того, кто мог ему об этом донести. Не то, чтобы он его боялся, нет! Просто он хотел, чтобы всегда был мир, и чтоб всем было хорошо. Пекарь любил своего царя, и всё прощал ему. Даже то, что мир этот давался ценой сердечной боли пекаря.
     Но однажды пекарь не пришёл в пекарню. Не сразу спохватились, что его нет, но лишь, когда проголодались. Собрали посольство. Пришли в его дом и видят – на столе стоит огромный неописуемой красоты и аромата пирог. Самого же пекаря нет. А рядом — записка, в которой содержится просьба о том, чтобы пирог этот разделил царь между своими подданными. Так он и сделал. Кусочек, доставшийся министру, долго лежал на тарелке, пока царь строгим взглядом не заставил его съесть. На удивление министра, пирог оказался вкусным. Он бы даже ещё съел, но ему никто уже не предлагал.
     Больше пекарь не появился. Говорили, что он ушёл в монастырь, а в какой – никто не знал. Царь немного грустил по своему пекарю и часто вспоминал тот случай с «государственным» пирогом. Но виду, конечно, не подавал. Не пристало царю.
     Даже министр как-то изменился. Перестал спорить с царём, а за вечерним чаем не отказывался закусить пирожками с черёмухой, которые доставлялись на царский двор неизвестным благодетелем.

Я потревожить Вас боюсь
Своею просьбой недостойной,
Но жизнь духовную свою
Без Вас никак я не устрою…

Не сразу обретя отца,
Я в детстве так о нём мечтала…
И вдруг мне сердце указало
На светлость Вашего лица.

Как после длительной разлуки
Хочу всю жизнь Вам рассказать,
Благословляющую руку
С благоговеньем целовать,

Просить у Господа прощенья,
Сквозь стыд выдавливать слова…
И со слезами очищенья
Свою судьбу доверить Вам…

Я знаю, как никто другой Вы
Меня сумеете понять…
Ах, будьте мне отцом духовным,
Позвольте так Вас называть!

Я потревожить Вас боюсь,
Но сердце верит в это чудо…
А я за Вас молиться буду…
Да я и так за Вас молюсь.

Моя бабушка, милая, добрая, славная бабушка!
Снова я уезжаю – подъехало к дому такси.
И ты выйдешь во двор помахать своей вязаной варежкой,
И слезу не уронишь… откуда в тебе столько сил?

Но внезапно тебя от меня отсечёт угол дома,
До занозы знакомый – там мама меня родила…
И запнётся дыханье моё от беззвучного стона,
И ещё оттого, что я знаю: ты плакать пошла.

Я лицо твоё с карточки помню ещё довоенной,
Где короткие волны причёски по моде тех лет,
Где в загадочной полуулыбке застыло мгновенье,
Где в спокойных и добрых глазах удивительный свет…

А какой ты была неприступной, серьёзной и строгой,
Как, не видя других, лишь для деда себя берегла…
Только вот Александр… тридцать лет с ним единой дорогой…
Но предательства ты не простила — такою была.

Твой пучок на затылке теперь словно выцвел с годами,
А улыбка – дантисту пора позабавиться с ней…
Но глаза, что с семнадцатого слишком много видали –
Всё такие же чистые, зимнего утра светлей…

Снова я уезжаю, и взгляд твой туманится еле…
Но ты сдержишься, знаю, ты с детства такою была.
Баба Валя, какая же сильная ты, в самом деле!
Жаль, что я не такая… вот видишь, слеза поползла…

Я знала очень мало об отце,
Вернее, ничего о нём не знала…
И в каждом добром «дядином» лице:
— Не вы мой папа? – папу я искала…

Могла я всех развлечь и рассмешить,
Когда вопрос «где папа?» задавали.
Ответ пришлось с прабабушкой учить:
— Собаки съели, мухи залегали!

Я в чёрной шубке плюшевой стою
На пожелтевшем снимке с бабой Маней…
Я помню руку тёплую твою,
Вот как сейчас, моя родная няня…

И я, твоё любимое дитя,
Теперь хожу лишь на пустырь кладбища –
Туда, где ты, и нету где тебя,
Лишь шелестят венки, и ветер свищет…

Мне снится наша клумба во дворе,
И серый Васька – кот такой учёный,
И бежевый в полосочку берет,
И ботики на кнопочках на чёрных…

И мамины красивые глаза
Из-под высокой крашеной причёски,
И первая весенняя гроза,
И хлеб ржаной подсахаренный чёрствый…

Друг детства, Алик, где – не знаю ты…
Мой верный друг, мой самый первый пленник…
Ты помнишь, как у нас росли бинты
Из содранных паденьями коленок?

От жёлтых трав Куриной слепоты
В глазах рябит…и никуда не деться…
Но годы стёрли лёгкие следы,
Ведущие в песочницу из детства…

Ах, почему мне с Вами так легко,
Как будто не вчера я Вас узнала?
И, хоть совсем другим Вас представляла, —
Я рада, что Вы именно такой!

Душа раскрылась, крылья обрела:
Я помню лёгкий трепет за плечами,
Когда в порыве радости нечаянной
Я под благословенье подошла.

И сердце, настежь двери отворив,
Впустило Вас, как гостя дорогого,
И там теперь тепло, уютно, ново,
Как от горячих искренних молитв.

Я чувствую такую благодать,
Как будто душу вывели из мрака,
И хочется мне без причины плакать,
И страшно это чувство потерять.

Благодарю я Господа и Вас
За эту удивительную встречу
И за любовь, которая навечно
Молитвенно соединила нас.

За Ваши утомлённые глаза,
Что зрячее наверно самых зрячих…
От них, пожалуй, ничего не спрячешь!
Ещё за то, хотела б я сказать,

Что Ваше слово, как благая весть
Моей души уврачевало раны…
Благодарить я Бога не устану
За то, что Вы на белом свете есть.

Я знаю, ты иначе не могла:
Своей душою щедро всех объемля,
Себя ты без остатка отдала,
Осиротив мгновенно эту землю.

Ещё звучит твой голос, раня грудь,
Ещё улыбка в памяти искрится,
И хочется хотя бы на чуть-чуть
К тебе, как будто в детство, возвратиться.

Почувствовать безмерную любовь,
Ведь ты, я знаю, не могла иначе
И окунуться в мудрость тёплых слов,
Которые так много в жизни значат

Ты боль чужую на себя брала,
Всем помогала и за всех молилась
Я знаю, ты иначе не могла,
И вот, под этой тяжестью сломилась.

За подвиг отреченья от себя
Господь воздаст всещедрою любовью
Лишь нам бы стать достойными тебя,
Чтоб в Царстве Божьем встретиться с тобою!

23 марта 2010

Печатный сборник песен Светланы Копыловой «Кисточка в Божьих руках»,
куда вошли все тексты изданных песен (из 4-х альбомов) с нотным приложением и фотографиями.
Сборник издаётся по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II.

Книга

Издательство: Православное Братство святителя Филарета Московского
Год издания: 2005
Тираж: 2 000
(Тираж, к сожалению закончился)

Формат 60х88/32 (110 мм х 150 мм),
60 страниц, мягкая обложка, офсетная бумага

На обложке художник изобразил царевича Алексия.

 ПРЕДИСЛОВИЕ протоиерея Артемия Владимирова.

Говорят, что человеческая душа бездонно глубока и только один Создатель видит и знает в совершенстве, что в ней сокрыто. Порой мы сами удивляемся, внимательно наблюдая за собственным сердцем, что рождается в его недрах. Идут годы, вместе с ними меняемся и мы: человек, переоценивая прожитое, оставляет старые вкусы и привычки и, напротив, начинает ценить как сокровище то, мимо чего ранее проходил совершенно равнодушно… Особенно разительная перемена происходит с обретением осознанной и выстраданной жизнью веры. Пройдя сквозь горнило сомнений и очистительный огонь покаяния, христианин выходит на творческий простор мысли и чувства… Он, как заново родившийся, просветлённым оком смотрит на мир Божий. И там, где ранее ему представлялись лишь хаос и игра случая, он видит премудрое действие Промысла и подлинные чудеса. Зрячая и горячая вера дарует чаду Церкви сонм прекрасных друзей — святых угодников Божьих. Когда-то мучавшийся неверием разочарованный странник, подавленный мыслью о своём одиночестве, теперь с радостью и трепетом вглядывается в святые лики прежде живших, но столь близких ему по духу подвижников благочестия: преподобных и мучеников, праведных мужей и жён — и согревается молитвенным собеседованием с ними…

Светлана Копылова получила от Бога дар детской, истинной и искренней веры. Вера в Воплощённое Слово и в Церковь всколыхнула в ней прежде затаённое поэтическое чувство. Как отрадно, что исходящее из её женского сердца слово не туманное и неопределённое в его значениях, не вялое и путаное, но простое, ясное и… прекрасное.

Любимые герои Светланы — Царственные страстотерпцы, праведный отрок Артемий, блаженная Матрона Анемнясевская, преподобномученица Елизавета, человек Божий Алексий… Смиренные, чистые, кроткие, любящие, молчаливые, молящиеся, страдающие, умирающие и побеждающие…
Редкий стихотворный жанр баллады избран нашей поэтессой не случайно: он достаточно пространен, чтобы вобрать в себя историческую трагедию целого народа, показать семейную драму в её развитии, а вместе с тем позволяет, в силу своей камерности и лиричности, отразить сокровенные переживания человеческого сердца.

Меня удивляет богатство языкового мышления автора, смелость и свежесть её рифм, тонкое чувство родной речи, в которой органично сливаются в одно русло и церковно-славянская лексика, и простое, ничем не прикрашенное народное слово.

Пусть читатель сам оценит и составит суждение о достоинствах и недостатках произведений, вошедших в первый сборник Светланы Копыловой, но несомненно одно: баллады писаны от сердца, при напряжённой работе ума… Они пробуждают любовь к православной России, горечь о её исторической судьбе… Эта малая книжица, писанная не только чернилами, но и слезами, вводит нас в общение со святыми, чьи пот и кровь удобрили нашу землю, а значит, сильны растопить своими молитвами и самые чёрствые сердца…
Низкий поклон поэтессе за её кропотливые, но не чуждые вдохновения труды…

Настоятель храма Всех Святых, что в Красном Селе, в Москве, протоиерей Артемий Владимиров.

С балладами, вошедшими в данный сборник, вы можете ознакомиться в разделе Дискография «Audio CD», в альбоме «Богоносная Россия».

Печатный сборник песен Светланы Копыловой «Торопитесь любить».
Куда вошли тексты изданных песен-притч, песен-легенд и просто песни (из 9-ти альбомов) с нотным приложением и фотографиями. Допущено к распространению Издательским Советом Русской Православной Церкви ИС Р15-505-0271. ISBN 978-5-9906380-1-3.